■ Полн. собр. соч. в 30 тт., т. 126, 197284.
● Гроссман Л., Жизнь и труды Ф.М. Достоевского. Биография в датах и документах, М.Л., 1935; его же, Достоевский, 2 изд., М., 1965; Бахтин М., Проблемы поэтики Достоевского, 4 изд., М., 1979; Фридлендер Г.М., Реализм Достоевского, М.Л., 1964; его же, Достоевский и мировая лит-ра, М., 1979; Кирпотин В.Я., Мир Достоевского, М., 1980; Селезнев Ю.И., Достоевский, М., 1981; Бурсов Б.И., Личность Достоевского. Роман-исследование, Л., 1979; Ф.М. Достоевский в рус. критике, М., 1956; Ф.М. Достоевский в воспоминаниях современников, т. 12, М., 1964; Достоевский. Материалы и исследования, т. 15, Л., 19741983; Библиография произв. Ф.М. Достоевского и лит-ры о нем. 19171965, М., 1968.
Смотреть больше слов в «Литературном энциклопедическом словаре»
(1821 — 1881) Русский писатель. Автор всемирно известных романов «Бедные люди», «Униженные и оскорбленные», «Игрок», «Преступление и наказание», «Идио... смотреть
[30.10(11.11)Л821, Москва, — 28.1(9.2). 1881, Петербург], рус. писатель, публицист. Учился в Петерб. гл. инж. уч-ще (1838—43), по окончании к-рого состоял на гос. службе. В 1844 вышел в отставку и стал проф. литератором. Первый роман Д. «Бедные люди» (1846) выдвинул его в ряд признанных писателей. На короткое время Д. сблизился с В. Г. Белинским и его окружением, затем входил в кружок М. В. Петрашев-ского. В 1849 арестован по делу петрашевцев. Пережив инсценировку смертной казни, приговорен к четырем годам каторги с последующим поселением в Сибири. В 1859 Д. было разрешено вернуться в Петербург. После каторги Д. печатался в основном в журн. «Русский вестник», в нач. 60-х гг. — в издаваемых им совместно с братом M. M. Достоевским журналах «Время» и «Эпоха», где пропагандировал теорию почвенничества, связанную с поисками особого пути ист. развития России. В 1873 редактировал журн. «Гражданин», вел в нём периодич. рубрику «Дневник писателя»; в 1876—77 под этим названием вышло отд. ежемесячное издание, весь материал к-рого писался Д. наиб. выдающиеся романы Д., созданные после каторги: «Записки из Мёртвого дома» (1861), «Униженные и оскорблённые» (1861), «Записки из подполья» (1864), «Преступление и наказание» (1866), «Идиот» (1868), «Бесы» (1871—72), «Подросток» (1875), «Братья Карамазовы» (1879—80). Худож. и публицистич. творчество Д. отличает внимание к внутр. миру человека, проблемам духовного становления, формирования нравств. принципов, что обусловило широкую популярность писателя, в т. ч. и среди демократически настроенной молодежи, несмотря на его консервативную политич. позицию в последние годы жизни. Пед. воззрения Д., представленные гл. обр. отдельными, разрозненными высказываниями, глубоко оригинальны и в своей основе не имеют непосредственных предшественников. Они определяются особенностями худож. миросозерцания писателя, к-рое, в свою очередь, также генетически неоднородно (влияние Шиллера, Гюго, Гофмана, Радклиф, Гоголя и др.), и с трудом объединяются в стройную систему. Осн. чертами худож. мира Д. являются признание иррациональности бытия, нарушение в нём законов логики и как следствие абсурдность, нелепость человеческого пребывания на Земле. Не доверяя традиц. психол. представлениям, как чрезмерно прямолинейно трактующим человека, писатель полагал, что людьми движет не столько стремление к счастью, сколько глубинная потребность в свободе выбора, вплоть до выбора между праведностью и грехом, между счастьем и страданием, между жизнью и смертью. Д. вводит в своё творчество и публицистику особый тип героя-парадоксалиста, выступающего против самих законов человеческого мышления и доводящего до парадокса авторскую мысль. «Гордый» человек у Д. бунтует против абсурдности бытия, одновременно желая сокрушить любую стройную систему как догму, ограничивающую его свободу. Человек активен и не желает принимать на веру, как подарок, высшую идею, к-рая, однако, никак иначе и не может быть воспринята. Отчасти на отношение Д. к проблемам воспитания повлияла его славянофильская и почвенническая ориентация; в частности, в его изображении детей и взрослых людей из простого народа можно заметить нек-рые общие черты. Проблемы дет. сознания, взросления и возмужания человека, воспитания нравственности, а также непосредственно связанные с ними размышления о будущем России проходят через всё творчество Д. Можно выделить несколько осн. тем, охватывающих проблемы воспитания: семья и её совр. состояние; жизнь ребёнка, его взаимоотношения с окружающим миром; пути формирования дет. души и способы воздействия на человека; значение науки, точного знания в развитии личности; нек-рые методические рекомендации. Д. постоянно проводит мысль о необходимости прочной основы семьи. В характерной для его публицистич. рассуждений образной манере он пишет о том, что у каждого человека должен быть «свой Сад», своя земля, на к-рой «его дети с землей растут, с деревьями, с перепелами, которых ловят, учатся в школе, а школа в поле» (т. 23, с. 96), куда он возвращается отдыхать после работы и где должен в конце концов умереть. Без этого семья гибнет, дети «родятся на мостовой» и становятся «Гаврошами», без национальности, родины, без родителей (23, 94). Мысль о распаде семьи, об утрате семейных отношений и как следствие об одиночестве ребёнка первоначально прозвучала уже перед каторгой, в недописанной повести «Неточка Незванова», а затем появляется и в др. произведениях. Д. вводит своего рода термины, характеризующие типы совр. ему семьи. Самый распространённый тип, по Д., — «случайное семейство», т.е. семья, не связанная с другими общей идеей. Отсутствие высшей, объединяющей всех идеи приводит к тому, что родители не знают, как воспитывать детей, предпочитая нанимать учителей, что Значит. по мнению Д., откупиться от ребёнка («ленивая семья»), либо воспитывают в соответствии с к.-н. новой, модной идеей, глубоко не усвоенной ни отцом, ни тем более ребёнком, что приводит к искажениям в развитии личности. Без высшей идеи родители не могут быть для ребёнка живым примером, к-рый, по мысли Д., имеет большее значение, чем преподанные родителями отвлечённые истины и понятия. В итоге воспитание делается нудной и неприятной работой для родителей, а дети становятся обузой, что и приводит последних к ранним переживаниям, а первых — к чрезмерной раздражительности, нередко доходящей до жестокости. Воспитанный в «случайном семействе» ребёнок перенимает упрощённые, воспринятые лишь внеш. образом и не затронувшие души представления о жизни, что иной раз вызывает неразрешимое противоречие с потребностью в чём-то более сложном; душа не выносит кажущейся «простоты и прямолинейности» окружающего, и ребёнок (подросток, молодой человек) может прийти к самоубийству (23, 145). Причиной внутр. кризиса может быть и высшая идея, доставшаяся «малограмотному существу» — человеку, воспитанному на отвлечённых, представляющихся простыми, самоочевидными понятиях и потому не подготовленному к её восприятию (24, 51). Наконец, «упрощённое» воспитание часто приводит к непомерным амбициям, к слишком охотному восприятию чужих идей (обычно — из Европы), к непониманию собств. нац. основ. К разряду неглубоко усвоенных западных теорий Д. относил и рев. идеи, при этом псевдореволюционеры и всякого рода мошенники (Ламберт из «Подростка», Петр Верховенский в «Бесах») в большой степени просто реализуют свою дет. ненависть и «мстят за случайность свою» (22, 8). В то же время рев. идеи у молодёжи и даже страсть к разрушениям Д. часто объясняет потребностью порядка, поиском и пытливостью (13, 453). Важнейшее место в творчестве писателя занимает тема детства. Фраза прозревающего Мити Карамазова «все дитё» может рассматриваться как выражение авторского ощущения. Дети, по мнению Д., — своеобразный эталон, мерило всех ценностей. Ребёнок — ангелоподобное существо, и нет на земле ничего более ценного, чем его жизнь и счастье. Жестокость по отношению к ребёнку, унижение его — самые отвратительные преступления, а дет. страдания — свидетельство несовершенства и преступности мира. Однако проблема невинного страдания — только часть дет. темы в романах Д., хотя и наиб. популярная. Взгляд Д. на ребёнка определяется идеей борьбы божественного и животного начала — «человек может превратиться обратно в скота» (29, кн. 2, 85). Дети в произведениях Д. — потенциальные взрослые, их души пока ещё безгрешны, но абсолютно никак не защищены от греха, не укреплены. Всё человеческое в них развито необыкновенно сильно, в т. ч. и возможность порока. Человек, а в особенности ребёнок, по словам Мити Карамазова, «широк»; дет. душа позволяет вместить очень многое. В «безгрешной душе» заключена уже «страшная возможность разврата» (22, 8). В детях необыкновенно развита способность мечтать и фантазировать, причём полюбиться и увлечь может и порочная фантазия. Ребёнок, допустивший непоа-ведную мысль, может любоваться ею и даже стремиться воплотить её в реальность, однако это ещё не означает развращённости и порочности дет. души. Дет. фантазии, считал писатель, нужно обеспечить нормальное развитие («дать ей утоление»), иначе она либо умертвится и не позволит развиться духовности, либо гипертрофируется и «тоже умертвит духовную сторону ребёнка преждевременно» (30, кн. 1, 211—212). Наилучшей возможностью утолить фантазию является чтение. В письмах Д. рекомендовал достаточно широкий круг произведений для детей (там же, с. 238). В результате утраты обществом высшей руководящей идеи ребёнок не получает духовной опоры и легче переходит от фантазии к реальному поступку, что является причиной участившихся дет. самоубийств. Подчинённость собств. фантазии, власть её отличают и взрослых героев-мечтателей и генетически близких им (напр., Раскольников в «Преступлении и наказании»). Твёрдую нравств. основу ребёнку предстоит обрести в долгом и трудном процессе постепенного формирования: «Сделаться человеком нельзя разом, а надо выделаться в человека» (25, 47). Важнейшим моментом, определяющим последующее развитие, является однажды пережитое ребёнком сильное нравств. потрясение, эстетич. впечатление (19, 109). Оно противопоставлено всевозможным отвлеч. знаниям и теориям, «книжности» — как сама жизнь, оно даёт больше, чем все пед. приёмы (22, 9), и через много лет может вдохновить человека на подвиг или геройство (23, 77). Впечатление закладывает в человеке зачатки положительно прекрасного, без к-рых нельзя вступать в жизнь (25, 181), и научает не только понимать прекрасное, но и внутренне переживать его, ценить. Прекрасное не должно усваиваться да-вом, как азбучная истина, оно даётся Щу. то. духовным усилием. Д. выступал njSpfJffif воспитания подростков в обличительном духе, поскольку обличения лишь расшатывают веру в идеал и порождают в юной душе цинизм. Важнее представить молодёжи нечто «положительно прекрасное». В то же время Д. опасался, что ребёнку могут привить способность замечать только бросающееся в глаза (напр., сомневался, нужно ли вешать над постелью младенца яркие шары, не будет ли он потом всю жизнь «искать частностей и ярких точек»). В отношении науки, точного знания, строгой логич. истины Д. высказывался критически: неподготовленной душе они ничего не дают, «книжность» ниже «грамотности», знание мн. книг и теорий ещё не делает человека образованным. Истина, по мнению Д., постигается интуитивно. Не одобряя преподавание строгой теории в школе (22, 23), он отдавал предпочтение изложению в живых, запоминающихся картинах, без морализирования фрагментов из рус. истории, библейских и евангельских сюжетов. Д. не разделял также идей жен. образования: девушки получают сразу сложнейшую специальность (напр., акушерки), не имея серьёзной нравств. основы, т.е. неподготовленные к тем сложнейшим вопросам, к-рые жизнь предлагает человеку. Высказываний о методах воспитания и образования у Д. сравнительно немного. Отмечая способность детей понимать самые сложные вещи, Д. писал о необходимости равноправного общения ребёнка и взрослого. Большое значение он придавал изучению рус. яз., на к-ром предстоит мыслить «будущему отцу отечества» (23, 81). Потеряв живое ощущение родного языка, ребёнок утратит способность мыслить, поэтому Д. не советовал родителям брать в воспитатели бонн; лучше обыкновенных рус. нянь, невзирая на их необразованность, т. к. в дальнейшем человек самостоятельно отделит истинное от ложного. Из методов обучения Д. рекомендовал заучивание наизусть больших фрагментов текста, даже по-церк.-славянски. Неоднозначным было отношение Д. к физич. наказаниям в школе: смущало что полная их отмена изнежит детей, к-рые не привыкнут переносить боль и унижение, вследствие чего малейшая обида сможет привести к сильному потрясению и трагедии. К вопросам развития и формирования личности ребёнка или подростка Д. постоянно обращался в худож. творчестве; они стали основой важнейших произведений Д., в т. ч. романы «Подросток» и «Братья Карамазовы», к-рые в принципе задумывались как «роман о рус. детях». Соч.: Поли, собр. соч., т. 1 — 30, Л., 1972—90. Лит: Розанов В. В., Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского, СПБ. 1906*; Достоевская Л. Ф., Достоевский в изображении его дочери Л — Достоевской, пер. с нем. М. -П., 1922; Достоевский А. М. Воспоминания, Л1930; Волгин И. Л., Последний год Достоевского. М., 1986; Достоевская А. Г., Воспоминания, М., 1987; К а р я к и и Ю. ФДостоевский и канун XXI века, М., 1989; Твардовская В. А. Достоевский в общественной жизни России (1861 — 1881), М., 1990. С. В. Жожикашвили.... смотреть
Достоевский Фёдор Михайлович (1821—1881), писатель. В Петербурге с мая 1837, когда с братом Михаилом приехал из Москвы (где он родился и жил... смотреть
[30.10 (11.11).1821, Москва, 28.1 (9.2).1881, Петербург], рус. писатель, мыслитель, публицист. Начав в 40-х гг. лит. путь в русле «натуральной школы» как преемник Гоголя и поклонник Белинского, Д. в то же время впитал в себя филос. масштабность романтизма и нашёл жизненное приложение обоим импульсам социальному критицизму и максималистскому порыву в деятельности радикально настроенного кружка петрашевцев, приверженцев утопического социализма Фурье. После ареста в 1849, познав «опыт конца» во время инсценировки смертной казни, столкнувшись на каторге с иррациональной стихией преступного мира и ближе познакомившись с народно-религ. сознанием, Д. на исходе 50-х гг. испытал, по его собств. словам, «перерождение убеждений»: по-прежнему остро воспринимая разлад в социальном и духовном бытии человека, не отказываясь от мечты о более гармоничном и счастливом жизнеустройстве, он видит теперь отправной пункт не во внеш. преобразовании социальной среды, а прежде всего во внутр. преображении личности. В 60-х гг., вернувшись в столицу и окунувшись в атмосферу пореформенной идеологич. полемики, Д. вместе с братом Михаилом в журн. «Время», а затем «Эпоха» развёртывает программу почвенничества, к-рое первоначально мыслилось как самостоят. позиция, сочетающая нек-рые тенденции «Современника» и, с др. стороны, консервативной публицистики (см. Туниманов В. А., Творчество Д. 1854-1962, Л., 1980, гл. «Чернышевский и Д.»). Это была попытка примирить народ и интеллигенцию, религ. традицию и новоевроп. образованность, славянофильские и западнические начала, «петербургский» и допетровский периоды рус. истории во имя нравств. оздоровления и консолидации рус. общества на путях реформ. Тогда же Д.-художник ставит вопрос об антропологич. корнях социального зла, о самоценности личностной свободы и, с др. стороны, о необходимости этич. фундамента, без к-рого эта свобода вырождается в разрушит. и асоциальный произвол. В «Записках из подполья» (1864) Д. развивает эту аргументацию в полемике с детерминизмом революц. демократов, становясь с этого момента прямым идейным антагонистом Чернышевского, а в первом своём филос.-идеологич. романе «Преступление и наказание» (1866), как бы предугадывая имморализм ницшеанского «сверхчеловека», показывает внутр. неустранимость этич. начала, столь же неотъемлемого от человеч. личности, как и свобода воли. Здесь уже вырисовывается осн. круг духовных и умств. интересов Д.: «тайна человека», загадка красоты, смысл истории и связующий их религ.-нравств. идеал. В последующих больших романах кон. 60-х 1-й пол. 70-х гг. («Идиот», «Бесы», «Подросток») деморализующая социальная атмосфера, к-рую Д. определил для себя как вторжение «золотого мешка» в жизненный уклад и на др. полюсе как нигилистич. подрыв основ человеч. общежития, понуждает его выяснять путём «жестокого» эксперимента над героями те трагич. пределы, за к-рыми утрачивается человечность и зло уже оказывается необратимым. Он выводит деструктивное начало в человеке, имеющее последствием убийство и самоистребление, так же как социальную страсть к анархии и насилию, из феномена «метафизич. сиротства» личности посреди совр. европ. разобщённой цивилизации, лишённой корней «в мирах иных». В поисках спасит. средства Д. обращается к идеалу «положительно прекрасного человека», пытающегося личным примером перестроить отношения между людьми по принципу самоотдачи и прощения (князь Мышкин в «Идиоте»), и возлагает всё большие надежды на рус. народ в целом как на мессианского носителя высшей духовной истины, к-рая утрачена. Западом, и на патриархально-монархич. устои (т. н. русская идея) . На этих позициях позднего славянофильства, развиваемых во 2-й пол. 70-х гг., преим. в публицистич. «Дневнике писателя», и в значит. мере отличных от почвенничества 60-х гг., Д. отдаёт дань националистич. настроениям, даже с расчётом на принудит. гос. мощь. При этом он вступает в противоречие со своей утопией перерождения гос-ва в свободную общность в лоне и по типу церкви (хотя совр. состояние рус. церк. институтов представлялось ему «параличом»). В итоговых размышлениях (роман «Братья Карамазовы», Пушкинская речь, 1879-80) Д. с полной ясностью противополагает не только добровольность и индивидуальная избирательность (в отличие от родства или солидарности, обусловленной принадлежностью к одной и той же группе), внутр. близость, интимность (в отличие от простого приятельства), устойчивость. Реальное содержание Д. менялось в ходе истории. В первобытнородовом обществе Д. называли ритуализированные взаимоотношения, связанные с символич. породненном (кровная Д., побратимство и т. п.); способы её заключения, нрава и обязанности друзей регламентированы обычаем и часто ставятся выше фактич. родства (воинская Д., напр., Ахилла и Патрокла у Гомера). По мере разложения родовых связей дружеские отношения всё чаще противопоставляются родственным, при этом «друзьями» человека называют всех его единомышленников или политич. приверженцев. В истории философии Д. рассматривалась преим. в этич. плане, при этом одни подчёркивали эмоц. аспект Д. (напр., Монтень), другие выводили её из общности интересов или разумного эгоизма (напр., Гельвеции). Нем. романтики, создавшие настоящий культ Д., видели в ней убежище от эгоизма бурж. мира; социалистыутописты проповедовали установление Д. всех людей. В кон. 19 в. начались первые эмпирич. исследования Д. психологами и социологами. Содержание и функции Д. существенно изменяются с. возрастом. Детская Д. представляет собой эмоциональную привязанность, чаще всего основанную на совместной деятельности; хотя степень избирательности и устойчивости Д. повышается с возрастом ребёнка, подлинная потребность в «другом Я» (альтер эго) появляется только у подростка в связи с потребностью осознать себя, соотнести собств. переживания с переживаниями другого. Отсюда напряжённые поиски и частая идеализация Д. Дружеские связи взрослого человека более дифференцированы, поскольку появляется ряд новых форм общения. Нравств. оценка Д. определяется её обществ. направленностью, теми ценностями, к-рые она утверждает. Классические примеры верной и высокоидейной Д. (К.Маркс и Ф. Энгельс, А. И. Герцен и Н. П. Огарёв) служат и сегодня нравств. образцами. См. также Дружба народов.... смотреть
Флигель Мариинской больницы, в котором жил Ф. М. Достоевский.Москва.Достое́вский Фёдор Михайлович (1821, Москва 1881, Петербург), писатель, член-корр... смотреть