■ Собр. соч., т. 19, М., 191214.
● Гайденко П.П., Наперекор историч. процессу (К. Леонтьев лит. критик), «ВЛ», 1974, № 5; Бочаров С.Г., «Эстетическое охранение» в лит. критике (К. Леонтьев о рус. лит-ре), в кн.: Контекст 1977, М., 1978.
Смотреть больше слов в «Литературном энциклопедическом словаре»
(1831-91) — публицист и повествователь, оригинальный и талантливый проповедник крайне консервативных взглядов; из калужских помещиков, учился медицине ... смотреть
Леонтьев Константин Николаевич [13(25).1.1831, Кудиново, ныне Малоярославецкого района Калужской области, — 12(24).11.1891, Троице-Сергиев посад, ныне ... смотреть
публицист и повествователь (1831 - 1891), оригинальный и талантливый проповедник крайне консервативных взглядов. Принадлежал к калужской помещичьей семье; учился медицине в Московском университете; был в крымскую кампанию военным врачом, потом сельским врачом в Нижегородской губернии. Десять лет (1863 - 1873) прожил в Турции, занимая консульские должности на острове Крите, в Адрианополе, Тульче, Янине, Зице и Салониках. Выйдя в отставку, провел более года на Афоне, затем жил большею частью в своей деревне. В 1880 г. был помощником редактора *Варшавского Дневника*, потом цензором в Москве. В 1887 г. опять вышел в отставку, поселился в Оптиной пустыни и через 4 года, приняв тайное пострижение с именем Климента, переехал в Сергиев Посад, где и умер. Первые беллетристические произведения Леонтьева (из русской жизни, несколько повестей и два романа: *Подлипки* и *В своем краю*, в *Отечественных Записках* 1856 - 1866 годов), хотя и не лишены таланта, но, по позднейшему признанию самого автора, не представляют значительного интереса, будучи написаны под преобладающим влиянием Жорж-Занд по идеям и Тургенева по стилю. Литературная самобытность Леонтьева проявилась вполне в его повестях: *Из жизни христиан в Турции* (изд. отдельно в 1876 г.; сюда же относятся рассказ *Сфакиот*, роман *Камень Сизифа* и начало романа *Египетский голубь*, не вошедшие в этот сборник). И.С. Аксаков , враждебно относившийся к политическим и церковным взглядам Леонтьева, у которого находил *сладострастный культ палки*, был в восхищении от его восточных повестей и говорил: *прочти их, не нужно и в Турцию ехать*. Во время жизни в греко-турецких городах в Леонтьеве произошел умственный переворот. Прежний натуралист и жорж-зандист, напечатавший, между прочим, уже в зрелом возрасте *в высшей степени безнравственное (по его собственному, преувеличенному отзыву), чувственное, языческое, дьявольское сочинение, тонко-развратное, ничего христианского в себе не имеющее* - сделался крайним и искренним сторонником византийско-аскетического религиозного идеала. Этою стороною новое мировоззрение Леонтьева далеко не исчерпывается. Оно было вообще лишено цельности; одного срединного и господствующего принципа в нем не было, но отдельные взгляды отличались определенностью, прямотою и смелою последовательностью. Славянофильство он называл *мечтательным и неясным учением*. Желая привести свои пестрые мысли и стремления к некоторому, хотя бы только формальному единству, Леонтьев называл себя принципиальным или идейным консерватором (в противоположность грубо-практическому или эмпирическому консерватизму). Дорогими, требующими и достойными охранения он считал, главным образом: 1) реально-мистическое, строго-церковное и монашеское христианство византийского и отчасти римского типа, 2) крепкую, сосредоточенную монархическую государственность и 3) красоту жизни в самобытных национальных формах. Все это нужно охранять против одного общего врага - уравнительного буржуазного прогресса, торжествующего в новейшей европейской истории. Вражда к этому прогрессу составляла главный *пафос* в писаниях Леонтьева. Он выработал особую теорию развития, где своеобразно варьировались идеи Гегеля, Сен-Симона, Огюста Конта и Герберта Спенсера (которых, впрочем, Леонтьев не изучал систематически). По Леонтьеву, человечество в целом и в частях проходит через три последовательные состояния: первоначальной простоты (подобно организму в зачаточном и младенческом периоде), затем положительного расчленения (подобно развитому, цветущему возрасту организма) и, наконец, смесительного упрощения и уравнения или вторичной простоты (дряхлость, умирание и разложение организма). Так, германцы в эпоху переселения народов представляли первичную простоту быта, Европа средних и начала новых веков - цветущее расчленение жизненных форм, а с *просветительного* движения XVIII века в великой французской революции европейское человечество решительно входит в эпоху смесительного упрощения и разложения. От названных европейских мыслителей, которые также отмечали критический и отрицательный характер новейшей истории, Леонтьев отличается тем, что считает это разложение для Европы окончательным и ждет нового и положительного от России. В этом он сходится с славянофилами, но тут же и расходится с ними в трех существенных пунктах: 1) Современное *разложение* Европы он считает простым следствием общего естественного закона, а вовсе не какого-нибудь порока в коренных началах ее жизни, от которого будто бы Россия свободна: эту славянофильскую точку зрения Леонтьев так излагает и осмеивает: *правда, истина, цельность, любовь и т. п. у нас, а на Западе - рационализм, ложь, насильственность, борьба и т. п. Признаюсь - у меня это возбуждает лишь улыбку; нельзя на таких обще-моральных различиях строить практические надежды. Трогательное и симпатическое ребячество это - пережитой уже момент русской мысли*. 2) Новая великая будущность для России представляется Леонтьеву желательною и возможною, а не роковою и неизбежною, как думают славянофилы: иногда эта будущность кажется ему даже маловероятною - Россия уже прожила 1000 лет, а губительный процесс эгалитарной буржуазности начался и у нас, после крымской войны и освобождения крестьян. 3) Помимо неуверенности в исполнении его желаний для России, самый предмет этих желаний был у Леонтьева не совсем тот, что у славянофилов. Вот главные черты его культурно-политического идеала, как он сам его резюмировал; *государство должно быть пестро, сложно, крепко, сословно и с осторожностью подвижно, вообще сурово, иногда и до свирепости; церковь должна быть независимее нынешней, иерархия должна быть смелее, властнее, сосредоточеннее; быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном, обособленном от Запада единстве; законы, принципы власти должны быть строже, люди должны стараться быть лично добрее - одно уравновесить другое; наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе*. Идеал Леонтьева был византийским, а не славянским; он доказывал, что *славянство* есть термин без всякого определенного культурного содержания, что славянские народы жили и живут чужими началами. Их нынешняя культура слагается отчасти из слабых остатков традиционного византинизма, большею же частью - из стремительно усвоенных элементов прогрессивного европеизма. Этот второй, ненавистный Леонтьеву элемент решительно преобладает у славян австрийских, а в последнее время возобладал и у балканских. Поэтому слияние славян с Россиею, к которому стремится панславизм, не только не может быть целью здравой политики с русской точки зрения, но было бы прямо для нас опасным, так как усилило бы новыми струями уравнительного прогресса наши разлагающие демократические элементы и ослабило бы истинно-консервативные, т. е. византийские начала нашей жизни. В церковно-политическом споре между греками и болгарами Леонтьев решительно стал на сторону первых, вследствие чего разошелся с своим начальником, послом в Константинополе, генералом Игнатьевым , а также с Катковым . Леонтьев пламенно желал, чтобы Россия завоевала Константинополь, но не затем, чтобы сделать его центром славянской либерально-демократической федерации, а затем, чтобы в древней столице укрепить и развить истинно-консервативный культурный строй и восстановить Восточное царство на прежних византийских началах, только восполненных национально-русским учреждением принудительной земледельческой общины. Вообще Леонтьев во всех сферах высоко ценил принудительный характер отношений, без которого, по его мнению, жизненные формы не могут сохранять своей раздельности и устойчивости; ослабление принудительной власти есть верный признак и, вместе с тем, содействующая причина разложения или *смесительного упрощения* жизни. В свое презрении к чистой этике и в своем культе самоутверждающейся силы и красоты Леонтьев предвосхитил многие мысли Ницше, вдвойне парадоксальные под пером афонского послушника и оптинского монаха. Леонтьев религиозно верил в положительную истину христианства, в узкомонашенском смысле личного спасения; он политически надеялся на торжество консервативных начал в нашем отечестве, на взятие Царьграда русскими войсками и на основание великой неовизантийской или греко-российской культуры; наконец, он эстетически любил все красивое и сильное. Эти три мотива господствуют в его писаниях, а отсутствие между ними внутренней положительной связи есть главный недостаток его миросозерцания. Из идеи личного душеспасения путем монашеским (как его понимал Леонтьев) логически вытекает равнодушие к мирским политическим интересам и отрицание интереса эстетического; в свою очередь, политика, хотя бы консервативная, не имеет ничего общего с душеспасением и с эстетикой; наконец, становясь на точку зрения эстетическую, несомненно следовало бы предпочесть идеалы древнего язычества, средневекового рыцарства и эпохи Возрождения идеалам византийских монахов и чиновников, особенно в их русской реставрации. Таким образом, три главные предмета, подлежащие охранению принципиального или идейного консерватизма, не согласованы между собою. Не свободно от внутреннего противоречия и враждебное отношение Леонтьева к новой европейской цивилизации, которую он сам же признавал за неизбежный фазис естественного процесса. Справедливо укоряя славянофилов за их ребяческое осуждение Запада, он сам впадал в еще большее ребячество. Славянофилы были, по крайней мере, последовательны: представляя всю западную историю как плод человеческого злодейства, они имели в этом ложном представлении достаточное основание для негодования и вражды; но ожесточенно нападать на заведомые следствия естественной необходимости - хуже, чем бить камень, о который споткнулся. Не имели достаточного основания и надежды Леонтьева, связанные с завоеванием Царьграда: почему вступление русских солдат и чиновников на почву образованности, давно умершей естественною смертью, должно будет не только остановить уже начавшийся в России процесс уравнительного смешения, но и создать еще небывало великую консервативную культуру? Надежды и мечтания Леонтьева не вытекали из христианства, которое он, однако, исповедывал как безусловную истину. Ему оставалась неясною универсальная природа этой истины и невозможность принимать ее на половину. Но если главные мотивы, из которых слагалось миросозерцание Леонтьева, не были им согласованы между собою, то к каждому из них он относился серьезно и с увлечением, как свидетельствует вся его жизнь. Своим убеждением он принес в жертву успешно начатую дипломатическую карьеру, вследствие чего семь лет терпел тяжелую нужду. Свои крайние мнения он без всяких оговорок высказывал и в такое время, когда это не могло принести ему ничего, кроме осмеяния. Большая часть политических, критических и публицистических произведений Леонтьева была соединена им в сборнике *Восток, Россия и Славянство* (М., 1885 - 1886). После этого он напечатал в *Гражданине* ряд статей, под общим заглавием: *Записки Отшельника*. Одна из них: *Национальная политика как орудие всемирной революции* издана отдельной брошюрой (М., 1889). При жизни Леонтьева на него мало обращали внимания в литературе; можно назвать только статьи Н.С. Лескова (*Голос*, 1881, и *Новости*, 1883) и Вл. Соловьева (*Русь*, 1883). После его смерти, кроме некрологов, появились статьи В. Розанова в *Русском Вестнике* (1892), А. Александрова (там же), Влад. Соловьева в *Русском Обозрении* (1892), кн. С. Трубецкого в *Вестнике Европы* (1892), И. Милюкова в *Вопросах философии и психологии* (1893), Л. Тихомирова в *Русском Обозрении* (1894), свящ. И. Фуделя (там же, 1895). По обилию материала для характеристики особенно важны статьи отца Фуделя и А. Александрова. (Вл. Соловьев). Собрание сочинений Леонтьева в Москве в 12 томах (по 1914 г. вышли в свет 9 томов). Письма Леонтьева к Губастову напечатаны в *Русском Обозрении* (1894, книги 9, 11; 1896, книги 1 - 3, 11 - 12; 1897, книги 1 - 2, 5 - 7; 1895, № 12). Ср. воспоминания Губастова о Леонтьеве - в литературном сборнике *Памяти К.Н. Леонтьева* (1911), письма К.Н. Леонтьева к А. Александрову - в *Богословском Вестнике* (1914, март - декабрь, 1915, январь, и отдельно: Сергиев Посад, 1915). - См. А.А. Александров *Памяти К.Н. Леонтьева* (*Богословский Вестник*, 1915, февраль); *К. Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни* (М., 1912); Грифцов *Судьба Леонтьева* (*Русская Мысль*, 1913, 1 - 4); С. Козловский *Мечты о Царьграде. Леонтьев* (*Голос Минувшего*, 1915, III). См. также статьи: Аггеев Константин Маркович ; Данилевский Николай Яковлевич ; Климент (в миру Константин Карлович Зедергольм) ; Макарий (Сушкин) ; Розанов Василий Васильевич ; Россия, разд. Источники русской истории и русская историография ; Россия, разд. Русская литература (1880-е и 1890-е годы) ; Россия, разд. Церковная история ; Соловьев Николай Яковлевич .... смотреть
Леонтьев, Константин Николаевич - публицист и повествователь (1831 - 1891), оригинальный и талантливый проповедник крайне консервативных взглядов. Принадлежал к калужской помещичьей семье; учился медицине в Московском университете; был в крымскую кампанию военным врачом, потом сельским врачом в Нижегородской губернии. Десять лет (1863 - 1873) прожил в Турции, занимая консульские должности на острове Крите, в Адрианополе, Тульче, Янине, Зице и Салониках. Выйдя в отставку, провел более года на Афоне, затем жил большею частью в своей деревне. В 1880 г. был помощником редактора "Варшавского Дневника", потом цензором в Москве. В 1887 г. опять вышел в отставку, поселился в Оптиной пустыни и через 4 года, приняв тайное пострижение с именем Климента, переехал в Сергиев Посад, где и умер. Первые беллетристические произведения Леонтьева (из русской жизни, несколько повестей и два романа: "Подлипки" и "В своем краю", в "Отечественных Записках" 1856 - 1866 годов), хотя и не лишены таланта, но, по позднейшему признанию самого автора, не представляют значительного интереса, будучи написаны под преобладающим влиянием Жорж-Занд по идеям и Тургенева по стилю. Литературная самобытность Леонтьева проявилась вполне в его повестях: "Из жизни христиан в Турции" (изд. отдельно в 1876 г.; сюда же относятся рассказ "Сфакиот", роман "Камень Сизифа" и начало романа "Египетский голубь", не вошедшие в этот сборник). И.С. Аксаков , враждебно относившийся к политическим и церковным взглядам Леонтьева, у которого находил "сладострастный культ палки", был в восхищении от его восточных повестей и говорил: "прочти их, не нужно и в Турцию ехать". Во время жизни в греко-турецких городах в Леонтьеве произошел умственный переворот. Прежний натуралист и жорж-зандист, напечатавший, между прочим, уже в зрелом возрасте "в высшей степени безнравственное (по его собственному, преувеличенному отзыву), чувственное, языческое, дьявольское сочинение, тонко-развратное, ничего христианского в себе не имеющее" - сделался крайним и искренним сторонником византийско-аскетического религиозного идеала.Этою стороною новое мировоззрение Леонтьева далеко не исчерпывается. Оно было вообще лишено цельности; одного срединного и господствующего принципа в нем не было, но отдельные взгляды отличались определенностью, прямотою и смелою последовательностью. Славянофильство он называл "мечтательным и неясным учением". Желая привести свои пестрые мысли и стремления к некоторому, хотя бы только формальному единству, Леонтьев называл себя принципиальным или идейным консерватором (в противоположность грубо-практическому или эмпирическому консерватизму). Дорогими, требующими и достойными охранения он считал, главным образом: 1) реально-мистическое, строго-церковное и монашеское христианство византийского и отчасти римского типа, 2) крепкую, сосредоточенную монархическую государственность и 3) красоту жизни в самобытных национальных формах. Все это нужно охранять против одного общего врага - уравнительного буржуазного прогресса, торжествующего в новейшей европейской истории. Вражда к этому прогрессу составляла главный "пафос" в писаниях Леонтьева. Он выработал особую теорию развития, где своеобразно варьировались идеи Гегеля, Сен-Симона, Огюста Конта и Герберта Спенсера (которых, впрочем, Леонтьев не изучал систематически). По Леонтьеву, человечество в целом и в частях проходит через три последовательные состояния: первоначальной простоты (подобно организму в зачаточном и младенческом периоде), затем положительного расчленения (подобно развитому, цветущему возрасту организма) и, наконец, смесительного упрощения и уравнения или вторичной простоты (дряхлость, умирание и разложение организма). Так, германцы в эпоху переселения народов представляли первичную простоту быта, Европа средних и начала новых веков - цветущее расчленение жизненных форм, а с "просветительного" движения XVIII века в великой французской революции европейское человечество решительно входит в эпоху смесительного упрощения и разложения. От названных европейских мыслителей, которые также отмечали критический и отрицательный характер новейшей истории, Леонтьев отличается тем, что считает это разложение для Европы окончательным и ждет нового и положительного от России. В этом он сходится с славянофилами, но тут же и расходится с ними в трех существенных пунктах: 1) Современное "разложение" Европы он считает простым следствием общего естественного закона, а вовсе не какого-нибудь порока в коренных началах ее жизни, от которого будто бы Россия свободна: эту славянофильскую точку зрения Леонтьев так излагает и осмеивает: "правда, истина, цельность, любовь и т. п. у нас, а на Западе - рационализм, ложь, насильственность, борьба и т. п. Признаюсь - у меня это возбуждает лишь улыбку; нельзя на таких обще-моральных различиях строить практические надежды. Трогательное и симпатическое ребячество это - пережитой уже момент русской мысли". 2) Новая великая будущность для России представляется Леонтьеву желательною и возможною, а не роковою и неизбежною, как думают славянофилы: иногда эта будущность кажется ему даже маловероятною - Россия уже прожила 1000 лет, а губительный процесс эгалитарной буржуазности начался и у нас, после крымской войны и освобождения крестьян. 3) Помимо неуверенности в исполнении его желаний для России, самый предмет этих желаний был у Леонтьева не совсем тот, что у славянофилов. Вот главные черты его культурно-политического идеала, как он сам его резюмировал; "государство должно быть пестро, сложно, крепко, сословно и с осторожностью подвижно, вообще сурово, иногда и до свирепости; церковь должна быть независимее нынешней, иерархия должна быть смелее, властнее, сосредоточеннее; быт должен быть поэтичен, разнообразен в национальном, обособленном от Запада единстве; законы, принципы власти должны быть строже, люди должны стараться быть лично добрее - одно уравновесить другое; наука должна развиваться в духе глубокого презрения к своей пользе". Идеал Леонтьева был византийским, а не славянским; он доказывал, что "славянство" есть термин без всякого определенного культурного содержания, что славянские народы жили и живут чужими началами. Их нынешняя культура слагается отчасти из слабых остатков традиционного византинизма, большею же частью - из стремительно усвоенных элементов прогрессивного европеизма. Этот второй, ненавистный Леонтьеву элемент решительно преобладает у славян австрийских, а в последнее время возобладал и у балканских. Поэтому слияние славян с Россиею, к которому стремится панславизм, не только не может быть целью здравой политики с русской точки зрения, но было бы прямо для нас опасным, так как усилило бы новыми струями уравнительного прогресса наши разлагающие демократические элементы и ослабило бы истинно-консервативные, т. е. византийские начала нашей жизни. В церковно-политическом споре между греками и болгарами Леонтьев решительно стал на сторону первых, вследствие чего разошелся с своим начальником, послом в Константинополе, генералом Игнатьевым , а также с Катковым . Леонтьев пламенно желал, чтобы Россия завоевала Константинополь, но не затем, чтобы сделать его центром славянской либерально-демократической федерации, а затем, чтобы в древней столице укрепить и развить истинно-консервативный культурный строй и восстановить Восточное царство на прежних византийских началах, только восполненных национально-русским учреждением принудительной земледельческой общины. Вообще Леонтьев во всех сферах высоко ценил принудительный характер отношений, без которого, по его мнению, жизненные формы не могут сохранять своей раздельности и устойчивости; ослабление принудительной власти есть верный признак и, вместе с тем, содействующая причина разложения или "смесительного упрощения" жизни. В свое презрении к чистой этике и в своем культе самоутверждающейся силы и красоты Леонтьев предвосхитил многие мысли Ницше, вдвойне парадоксальные под пером афонского послушника и оптинского монаха. Леонтьев религиозно верил в положительную истину христианства, в узкомонашенском смысле личного спасения; он политически надеялся на торжество консервативных начал в нашем отечестве, на взятие Царьграда русскими войсками и на основание великой неовизантийской или греко-российской культуры; наконец, он эстетически любил все красивое и сильное. Эти три мотива господствуют в его писаниях, а отсутствие между ними внутренней положительной связи есть главный недостаток его миросозерцания. Из идеи личного душеспасения путем монашеским (как его понимал Леонтьев) логически вытекает равнодушие к мирским политическим интересам и отрицание интереса эстетического; в свою очередь, политика, хотя бы консервативная, не имеет ничего общего с душеспасением и с эстетикой; наконец, становясь на точку зрения эстетическую, несомненно следовало бы предпочесть идеалы древнего язычества, средневекового рыцарства и эпохи Возрождения идеалам византийских монахов и чиновников, особенно в их русской реставрации. Таким образом, три главные предмета, подлежащие охранению принципиального или идейного консерватизма, не согласованы между собою. Не свободно от внутреннего противоречия и враждебное отношение Леонтьева к новой европейской цивилизации, которую он сам же признавал за неизбежный фазис естественного процесса. Справедливо укоряя славянофилов за их ребяческое осуждение Запада, он сам впадал в еще большее ребячество. Славянофилы были, по крайней мере, последовательны: представляя всю западную историю как плод человеческого злодейства, они имели в этом ложном представлении достаточное основание для негодования и вражды; но ожесточенно нападать на заведомые следствия естественной необходимости - хуже, чем бить камень, о который споткнулся. Не имели достаточного основания и надежды Леонтьева, связанные с завоеванием Царьграда: почему вступление русских солдат и чиновников на почву образованности, давно умершей естественною смертью, должно будет не только остановить уже начавшийся в России процесс уравнительного смешения, но и создать еще небывало великую консервативную культуру? Надежды и мечтания Леонтьева не вытекали из христианства, которое он, однако, исповедывал как безусловную истину. Ему оставалась неясною универсальная природа этой истины и невозможность принимать ее на половину. Но если главные мотивы, из которых слагалось миросозерцание Леонтьева, не были им согласованы между собою, то к каждому из них он относился серьезно и с увлечением, как свидетельствует вся его жизнь. Своим убеждением он принес в жертву успешно начатую дипломатическую карьеру, вследствие чего семь лет терпел тяжелую нужду. Свои крайние мнения он без всяких оговорок высказывал и в такое время, когда это не могло принести ему ничего, кроме осмеяния. Большая часть политических, критических и публицистических произведений Леонтьева была соединена им в сборнике "Восток, Россия и Славянство" (М., 1885 - 1886). После этого он напечатал в "Гражданине" ряд статей, под общим заглавием: "Записки Отшельника". Одна из них: "Национальная политика как орудие всемирной революции" издана отдельной брошюрой (М., 1889). При жизни Леонтьева на него мало обращали внимания в литературе; можно назвать только статьи Н.С. Лескова ("Голос", 1881, и "Новости", 1883) и Вл. Соловьева ("Русь", 1883). После его смерти, кроме некрологов, появились статьи В. Розанова в "Русском Вестнике" (1892), А. Александрова (там же), Влад. Соловьева в "Русском Обозрении" (1892), кн. С. Трубецкого в "Вестнике Европы" (1892), И. Милюкова в "Вопросах философии и психологии" (1893), Л. Тихомирова в "Русском Обозрении" (1894), свящ. И. Фуделя (там же, 1895). По обилию материала для характеристики особенно важны статьи отца Фуделя и А. Александрова. (Вл. Соловьев). Собрание сочинений Леонтьева в Москве в 12 томах (по 1914 г. вышли в свет 9 томов). Письма Леонтьева к Губастову напечатаны в "Русском Обозрении" (1894, книги 9, 11; 1896, книги 1 - 3, 11 - 12; 1897, книги 1 - 2, 5 - 7; 1895, № 12). Ср. воспоминания Губастова о Леонтьеве - в литературном сборнике "Памяти К.Н. Леонтьева" (1911), письма К.Н. Леонтьева к А. Александрову - в "Богословском Вестнике" (1914, март - декабрь, 1915, январь, и отдельно: Сергиев Посад, 1915). - См. А.А. Александров "Памяти К.Н. Леонтьева" ("Богословский Вестник", 1915, февраль); "К. Леонтьев о Владимире Соловьеве и эстетике жизни" (М., 1912); Грифцов "Судьба Леонтьева" ("Русская Мысль", 1913, 1 - 4); С. Козловский "Мечты о Царьграде. Леонтьев" ("Голос Минувшего", 1915, III).<br>... смотреть
(13(25). 01. 1831, с. Кудиново Калужской губ. 12(24). 11. 1891, Сергиев Посад) философ, писатель, публицист. В 1850-1854 гг. обучался на медицинском ф-те Московского ун-та, с 1854 по 1856 г. был военным лекарем, участвуя в Крымской войне. В 1863 г. Л. к этому времени автор нескольких повестей и романов (*Подлипки* и *В своем краю*) назначается секретарем консульства на о. Крит и на протяжении почти десятилетия находится на дипломатической службе. В этот период оформляются его социально-философские взгляды и политические симпатии, склонность к консерватизму и эстетическому восприятию мира. В 1871 г., пережив глубокий духовный кризис, Л. оставляет дипломатическую карьеру и принимает решение постричься в монахи, с этой целью подолгу бывает на Афоне, в Оптиной пустыни, в Николо-Угрешском монастыре, однако ему *не советуют* отречься от мира, ибо он *не готов* еще оставить без сожаления литературу и публицистику. Монахом он стал только перед самой смертью, в 1891 г. Л. заявил о себе как об оригинальном мыслителе в написанных им .в этот период работах *Византизм и славянство*, *Племенная политика как орудие всемирной революции*, *Отшельничество, монастырь и мир. Их сущность и взаимная связь (Четыре письма с Афона)*, *Отец Климент Зедергольм* и др., мн. из к-рых были позже изданы в 2-томнике *Восток, Россия и славянство* (1885-1886) и свидетельствуют о стремлении их автора соединить строгую религиозность со своеобразной философской концепцией, где проблемы жизни и смерти, восхищение красотой мира переплетаются с Надеждами на создание Россией новой цивилизации. Свою доктрину он называл *методом действительной жизни* и полагал, что философские идеи должны соответствовать религиозным представлениям о мире, обыденному здравому смыслу, требованиям непредвзятой науки, а также художественному видению мира. Центральная идея философии Л. стремление обосновать целесообразность переориентации человеческого сознания с оптимистически-эвдемонистской установки на пессимистическое мироощущение. Первое и главное, с чем мы сталкиваемся, размышляя о *вечных* проблемах, к-рые традиционно относят к компетенции философии и религии, это всесилие небытия, смерти и хрупкость жизни, моменты восхождения и торжества к-рой неизбежно сменяются разрушением и забвением. Человек должен помнить, что Земля лишь временное его пристанище, но и в земной своей жизни он не имеет права надеяться на лучшее, ибо этика со своими идеалами бесконечного совершенствования далека от истин бытия. Единственной посюсторонней ценностью является жизнь как таковая и высшие ее проявления напряженность, интенсивность, яркость, индивидуализированность. Они достигают своего максимума в период расцвета формы носительницы жизненной идеи любого уровня сложности (от неорганического до социального) и ослабевают после того, как этот пик пройден и форма с роковой неизбежностью начинает распадаться. Момент ее наивысшей выразительности воспринимается человеком как совершенство в своем роде, как прекрасное. Поэтому красота должна быть признана всеобщим критерием оценки явлений окружающего мира. Больше залогов жизненности и силы ближе к красоте и истине бытия. Др. ипостась прекрасного разнообразие форм. И поэтому в социокультурной сфере необходимо признать приоритетной ценностью многообразие национальных культур, их несхожесть, к-рая достигается во время их наивысшего расцвета. Тем самым к теории культурно-исторических типов Данилевского Л. делает существенное дополнение, носящее эсхатологическую окраску: человечество живо до тех пор, пока способны к развитию самобытные национальные культуры; унификация человеческого бытия, появление сходных черт в социально-политической, эстетической, нравственной, бытовой и др. сферах есть признак не только ослабления внутренних жизненных сил различных народов, движения их к стадии разложения, но и приближения всего человечества к гибели. Ни один народ, считает Л., не является историческим эталоном и не может заявлять о своем превосходстве. Но ни одна нация не может создать уникальную цивилизацию дважды: народы, прошедшие период культурно-исторического цветения, навсегда исчерпывают потенции своего развития и закрывают для др. возможность движения в этом направлении. Л. формулирует закон *триединого процесса развития*, с помощью к-poгo надеется определить, на какой исторической ступени находится та или иная нация, т. к. признаки, сопровождающие переход от первоначального периода *простоты* к последующему *цветущей сложности* и конечному *вторичного смесительного упрощения*, однотипны. Вначале некое национальное образование аморфно; власть, религия, искусство, социальная иерархия существуют лишь в зачаточной форме. На этой стадии все племена почти неотличимы друг от друга. Характерные черты второй стадии наибольшая дифференцированность сословий и провинций и власть сильной монархии и церкви, складывание традиций и преданий, появление науки и искусства. Это и есть вершина и цель исторического бытия, к-рая может быть достигнута тем или иным народом. Она так же не избавляет от страданий и ощущения творящейся несправедливости, но по крайней мере это стадия *культурной производительности* и *государственной стабильности*. Третья, последняя, стадия характеризуется признаками, сопровождающими регрессивный процесс, *смешением и большим равенством сословий*, *сходством воспитания*, сменой монархического режима конституционно-демократическими порядками, падением влияния религии и т. п. Через призму закона *триединого процесса развития* Европа видится Л. безнадежно устаревшим, разлагающимся организмом. В дальнейшем ее ждет упадок во всех сферах жизни, общественные неустройства, косность жалких мещанских благ и добродетелей. Первоначально Л. разделял надежды Данилевского на создание нового восточнославянского культурно-исторического типа с Россией во главе. Россия, рассуждал он, стала государственной целостностью позже, чем сложились европейские государства, и своего расцвета она достигла лишь в период царствования Екатерины II, когда небывало возрос авторитет и сила абсолютизма, дворянство окончательно сложилось как сословие и начался расцвет искусств. Укрепление ее исторических *византийских* устоев: самодержавия, православия, нравственного идеала разочарования во всем земном, изоляция от гибельных европейских процессов разложения таковы средства задержать ее по возможности на более долгое время на стадии культурно-исторического созидания. Со временем Л. все больше разочаровывается в идее создания Россией новой цивилизации в союзе со славянским миром. Славянство представляется ему проводником европейского влияния, носителем принципов конституционализма, равенства, демократии. Вообще XIX в. становится для него периодом, не имеющим аналога в истории, поскольку влияние народов друг на друга приобретает глобальный характер, традиционный процесс смены культурно-исторических типов готов прерваться, что чревато *концом света*, бедствиями, неизвестными доселе людям. Гибнущая Европа вовлекает в процесс своего *вторичного смесительного упрощения* все новые нации и народности, что свидетельствует о появлении всеобщих смертоносных тенденций. Люди отуманены *прогрессом*, внешне манящим техническими усовершенствованиями и материальными благами, по сути стремящимися еще быстрее уравнять, смешать, слить всех в образе безбожного и безличного *среднего буржуа*, *идеала и орудия всеобщего разрушения*. Россия может на одно-два столетия продлить свое существование в качестве самобытного государства, если займет позицию *изоляционизма*, т. е. отдаления от Европы и славянства, сближения с Востоком, сохранения традиционных социально-политических ин-тов и общины, поддержания религиозно-мистической настроенности граждан (пусть даже не единоверных). Если же в России возобладают всеобщие тенденции разложения, то она будет способна даже ускорить гибель всего человечества и свою историческую миссию создания новой культуры превратит в апокалипсис всеобщего социалистического заблуждения и краха. Будущее человечество предстанет тогда в виде раздробленного существования однообразных отдельных политических образований, основанных на механическом подавлении и объединении людей, неспособных уже породить ни искусства, ни ярких личностей, ни религий. При всей своей склонности к укреплению *устоев* Л. не был ортодоксальным религиозным мыслителем. Православие как религия *страха и спасения* не было в его представлении единственной силой, способной спасать и сохранять. *Культурородной* и социально-организующей была для него любая государственная религия мусульманство, католицизм и даже ереси, возвращающие членам об-ва мистический настрой. Незадолго до смерти Л. писал Розанову, что и всемирная проповедь Евангелия, по его мнению, может иметь последствия, аналогичные результатам совр. *прогресса*: стирание культурно-исторических особенностей народов и унификацию личностей. В философии Л. обнаруживаются два равновеликих центра притяжения: культура, произрастающая в недрах государственно оформленной социально-исторической общности, и человек, с *бесконечными правами личного духа*, способный ниспровергать установления, обычаи и противоборствующий историческому року. В зависимости от того, какая идея превалировала, мысль его приобретала черты идеологии тоталитарного типа либо превращалась в предтечу философии экзистенциализма, с принципами абсолютной свободы человеческого духа и неподвластности его стихиям мира. В философии Л. противоборствовали и иные идеи: религиозного забвения посюстороннего мира и превознесения эстетических ценностей творений человеческого духа. При всей личной притягательности и оригинальности своей концепции он не имел последователей в непосредственном смысле слова. Однако влияние отдельных идей Л. на развитие философии в России значительно. В. С. Соловьев, Бердяев, Булгаков, Флоренский и др. находили в его учении идеи, предшествовавшие их собственным построениям.... смотреть
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (1831 —1891) — философ, публицист, поздний славянофил, писатель. В 1850—1854 обучался на медицинском факультете Моск... смотреть
13.01.1831 - 12.11.1891), писатель, философ и социолог. Окончил медицинский факультет Московского университета. Во время Крымской войны служил военным врачом. С 1863 по 1873 - на дипломатической службе в Турции. В сер. 1870-х, дав обет в случае выздоровления после тяжелой болезни посвятить свою жизнь Богу, Леонтьев по нескольку месяцев живет в монастырях - на Афоне, в Николо-Угрешской обители под Москвой, в Мещовском монастыре св. Георгия, в Оптиной пустыни (близ Козельска). В последней он и поселился в марте 1887. В Оптиной пустыни 23 августа 1891 тяжело больной Леонтьев принял тайный постриг. 30 августа, чтобы быть ближе к медицинской помощи, перебрался в Сергиев Посад, где и скончался от воспаления легких. Основная идея миросозерцания Леонтьева - необходимость и благость неравенства, контраста, разнообразия. Это идея и эстетическая, и биологическая, и социологическая, и моральная, и религиозная. Бытие есть неравенство, а равенство есть путь в небытие. Стремление к равенству, к смешению, к единообразию враждебно жизни и безбожно. Сам Бог хочет неравенства, контраста, разнообразия. Леонтьев открывает как бы предустановленную гармонию законов природы и законов эстетики, т.е. признает эстетический смысл природной жизни. Он считает, что идее развития в природе соответствует и основная мысль эстетики: единство в разнообразии, так называемая гармония, в сущности не только не исключающая борьбы и страданий, но даже требующая их. В прогресс, по мнению Леонтьева, надо верить, но не как в улучшение непременно, а как в новое перерождение тягостей жизни, в новые виды страданий и стеснений человеческих. Правильная вера в прогресс должна быть пессимистической, не благодушной, все ожидающей какой-то весны. В целом процесс развития мыслился им как постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему, постепенная индивидуализация, обособление; постепенный ход от бесцветности, от простоты к оригинальности и сложности; постепенное усложнение элементов сословных, увеличение богатства внутреннего и в то же время постепенное укрепление единства, так что высшая точка развития есть высшая степень сложности, объединенная неким внутренним деспотическим единством. Леонтьев хочет найти не только форму органического развития общества, но и форму его наибольшего совершенства и высшего цветения. Тема о судьбе культуры была поставлена им очень остро. Леонтьев предвидел возможный декаданс культуры, он многое сказал раньше Ницше, Гобино, Шпенглера. При столкновении эстетики с моралью Леонтьев отдает предпочтение эстетике. Он видел большую моральную высоту и правду в холодном объективизме, суровости, жестокости, чем в идее блага человечества. Чистое добро некрасиво, говорил он; чтобы была красота в жизни, необходимо и зло, необходим контраст тьмы и света. Европа стоит перед мещанством, орудиями которого являются лозунги политической свободы и равенства. Европа грозит заразить Россию "либерально-эгалитарным прогрессом". Противопоставить Европе она может только старые культурные элементы, заимствованные из Византии. Византийский культурный тип вполне определен: византизм в государстве значит Самодержавие, в религии - Православие, в нравственном мире - наклонность к разочарованию во всем земном, в счастии, в устойчивости нашей собственной чистоты, в способности нашей к полному нравственному совершенству. Таков культурно-исторический тип России, подлежащий охранению. Развивая учение Н.Я. Данилевского о возрастах развития национальности, Леонтьев ставил вопрос о возрасте России; ставил вопрос: цветет ли она? И склонялся к мнению: мы прошли много, сотворили духом мало и стоим у какого-то страшного предела. Но он верит в ее светлую будущность, хотя таковая и маловероятна. Только сильная императорская власть может спасти Россию от натиска "Федеративной Европы". Россия сильна не народными славянскими началами (славянство, по ошибочному мнению Леонтьева, термин без всякого культурного содержания, славянские народы жили и живут чужими началами; Леонтьев не верил и в народ), а византийскими. Ф. Р.... смотреть
(1831, село Кудиново Мещовского уезда Калужской губернии — 1891, Сергиев Посад), писатель, публицист, политический и религиозный мыслитель. Из небогато... смотреть
известный русский мыслитель консервативного направления. Оценки Леонтьева в литературе: "Кромвель без меча", "диктатор без диктатуры", "политический Торквемада", "более Ницше, чем сам Ницше", "самый острый ум, рожденный русской культурой в XIX веке" (П.Б. Струве). В качестве концептуальной основы исследования Леонтьев предложил универсальный закон триединого процесса развития. По его мнению, любая вещь, любое явление от космического тела до человеческой цивилизации в своем существовании проходит три стадии:"1. Первичная простота; 2. Цветущее объединение и сложность; 3. Вторичное смесительное упрощение, свойственное точно так же, как и всему существующему, и жизни человеческих обществ, государствам и целым культурным мирам". На первом этапе общество характеризуется неразвитостью и дискретностью, затем необходимая боль, сопровождающая рождение более сложного социума, символизирующая накопление формотворческой энергии, усиливается. Через боль общество вступает в пору "цветущей сложности", буйства красок и обособления формы. Впоследствии боль утихает, зла и притеснений становится меньше, люди делаются свободнее, но ткань общественного организма расползается, наступает упадок, стертость некогда ярких красок и обыденность причудливых ранее очертаний. Развитие государства, согласно леонтьевскому закону "первичной простоты, цветущей сложности и вторичного смесительного упрощения", выглядит следующим образом: сперва совершается обособление свойственной ему политической формы, затем наступает период "наибольшей сложности и высшего единства", а после происходит падение государства. Государства живут не более тысячи - тысячи двухсот лет. Вслед за французским историком Гизо, отсчитав европейскую государственность от IX в., Леонтьев пришел к выводу, что Европа уже подошла к роковой черте своей истории, она уже одряхлела, изжила свое прекрасное в прошлом разноцветье, сделалась однообразно демократической и неумолимо идет к закату. Анализируя развитие государственности, Леонтьев считал, что на начальной стадии, как правило, превалирует аристократическая форма; на стадии цветущей сложности "является наклонность к единоличной власти (хотя бы в виде сильного президентства, временной диктатуры, единоличной демагогии или тирании, как у эллинов в их цветущем периоде), а к старости и к смерти воцаряется демократическое, эгалитарное и либеральное начало". Формула сильного государства - диктатура, жесткая централизация, слабого же и умирающего - уравнение, "демократизация жизни и ума". Особенность России Леонтьев осознавал и декларировал через концепцию византизма. Основание России (по Леонтьеву) составили три исходных начала: византийское православие, византийское самодержавие и византийские нравы. В отличие от славянофилов Леонтьев считал государственное начало в России более самобытным, чем общественно-народное. Политическим кредо Леонтьева могли бы стать слова Данилевского: "Если дерево начало расти криво, то, чтобы его выпрямить, надо насильственно перегнуть его в противоположную сторону". "Леонтьев - выдающийся представитель великой контрреволюции XIX в., которая защищала качество от количества; даровитое меньшинство от бездарного большинства; яркую мысль от серой массы; дух от материи; природу от техники; истину от рекламы и пропаганды; творческую свободу от плутократии и бюрократии..." (И.П. Иваск). Основные работы Леонтьева: "Восток, Россия и славянство" (1885-1886), "Национальная политика как орудие всемирной революции" (1889).... смотреть
13(25) янв. 1831 – 12(24) нояб. 1891] – рус. реакц. социолог, идеалист-мистик. Окончил мед. фак-т Моск. ун-та (1854), находился на дипломатич. службе (1861–73), был цензором (1880–87). К концу жизни принял сан монаха. Гл. произведения: "Из жизни христиан Турции" (т. 1–3, 1876), "Восток, Россия и славянство" (т. 1–2, 1885–86), "Записки отшельника" (опубл. в газ. "Гражданин", 1887–88), "Национ. политика, как орудие всемирной революции" (опубл. в газ. "Гражданин", 1888). По филос. взглядам – эклектик, пытавшийся "синтезировать" отд. положения Платона, Гегеля, Спенсера, а также идеи ранних славянофилов о мистич. основе мира; мистич. теория познания Л. включала элементы неокантианства и позитивизма. Социология Л. испытала влияние "теории" культурно-историч. типов Данилевского. Всякий процесс проходит, по Л., три стадии: 1) первичной простоты, 2) цветущей сложности, 3) вторичного смесит. упрощения. Целое только тогда жизненно, когда скрепляется одною "деспотическою" идеею. В соответствии с этим – только сильная императорская власть может спасти Россию от натиска "федеративной Европы". В проповеди культа силы и господства избранных Л. близок к Ницше. Социальным идеалом Л. был византизм, к-рый он характеризовал в политич. отношении как самодержавие, в религиозном – как православное христианство, в нравственном – как наклонность к разочарованию во всем земном и отвержение идеи о всеобщем благоденствии народов. Этика Л. аскетична и основана на принципах христ. догматики; эстетич. нормы, по Л., неотделимы от религ. чувства. Единомышленниками и последователями Л. были Астафьев, Розанов, "веховцы" (см. C. Булгаков, Победитель – побежденный, в его кн.: Тихие думы, 1918). Представители неотомизма и христ. экзистенциализма находят в творчестве Л. близкие их взглядам идеи (см., напр., Н. А. Бердяев, К. Л. Очерк из истории рус. религ. мысли, 1926). Соч.: Собр. соч., т. 1–9, М., 1912–13. Лит.: Милюков П., Разложение славянофильства, "Вопр. филос. и психол.", 1893, No 3; Памяти К. Н. Л., Лит. сб., СПБ, 1911; ?удель И., К. Л. и Вл. Соловьев в их взаимных отношениях, "Рус. мысль", 1917, No 11–12; Зандер Л., Учение Л. о прогрессе, "Вост. обозрение", 1921; Gaspаrini E., Le previsioni di Costantino Leont´ev, Venezia, 1957; Kurland J. E., Leont´ev´s views on the course of Russian literature, [Montpelier – ?. ?. ], 1957. Библ. в кн.: История рус. лит-ры XIX в. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М.–Л., 1962, с. 412–414. Л. Шкуринов. Москва. ... смотреть
[13(25).1.1831, Кудиново, ныне Малоярославецкого рна Калужской обл. -12(24).И.1891, ТроицеСергиев посад, ныне Загорск Моск. обл.], рус. писатель, публицист и лит. критик. Известность приобрёл статьями о практич. политике и на культурно-историч. темы (сб. статей «Восток, Россия и славянство», т. 1-2, 1885-86), а также лит.-критич. этюдами (о романах Л. Толстого, об И. С. Тургеневе и др.). Культурно-историч. взгляды Л., сложившиеся под влиянием Данилевского, характеризуются выделением трёх стадий циклич. развитияпервичной «простоты», «цветущей сложности» и вторичного «упрощения» и «смешения», что служит у Л. дополнит. обоснованием идеала «красочной и многообразной» росс. действительности, противопоставленной зап. «всесмешению» и «всеблаженству». Мировоззрение Л. имело охранит, направленность. Предугадывая грядущие революц. потрясения и считая одной из гл. опасностей бурж. либерализм с его «омещаниванием» быта и культом всеобщего благополучия, Л. проповедовал в качестве организующего принципа гос. и обществ. жизни «византизм» твердую монархич. власть, строгую церковность, сохранение крест. общины, жёсткое сословноиерархич. деление общества. Путём союза России с Востоком (мусульм. странами, Индией, Тибетом, Китаем) и политич. экспансии на Бл. Востоке как средства превращения России в новый историч. центр христ. мира Л. надеялся затормозить процесс «либерализации» России и уберечь её от революции.... смотреть
1831–1891) – русский консервативный философ, писатель, публицист и литературный критик, поздний славянофил. Отличался от славянофилов тем, что не верил в возможность объединения славян Восточной Европы с Россией. Настаивал на том, что только русские сохранили традиционализм, консервативную психологию, и что им следует ориентироваться только на самих себя, укреплять Православие, самодержавие, восстанавливать византийские начала и активно сотрудничать со странами и народами Востока (в первую очередь, с Турцией, где Леонтьев провел немало лет на дипломатической службе), отвернувшись от Запада. Считал главной опасностью для общества буржуазный либерализм с его “омещаниванием” быта и культом всеобщего благополучия, проповедовал “византизм” (церковность, монархия, сословная иерархия и т.п.) и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Написал повести, литературно-критические этюды о Л.Н. Толстом, И.С. Тургеневе, Ф.М. Достоевском.... смотреть
(1831-1891) - рус. писатель, публицист, социолог. Вслед за Н. Я. Данилевским рассматривал историю как ряд замкнутых культурно-исторических типов (егип., китайск., европейск., славянок, и т. д.), развитие к-рых идет от «первичной простоты» через «цветущую сложность» к стадии «упрощения», когда социальн. своеобразие исчезает и об-во гибнет. Демократию и социализм Л. отвергает, ибо они приводят, с его т. зр. к безрелигиозности. «Спасение» Л. видел в идеалах византизма, к-ро-му присущи самодержавие, аске-тич. православие, страх перед богом, сословность и иерархизм. Он полагал, что реализовать этот идеал может Россия. Консервативн. идеи Л. используются совр. антикоммунистами. Осн. работы собраны в сб. «Восток, Россия и славянство» (1-2 тт., 1885-1886). ... смотреть
(1831-1891) рус. писатель, публицист, социолог. Вслед за Н. Я. Данилевским рассматривал историю как ряд замкнутых культурно-исторических типов (егип., китайск., европейск., славянок, и т. д.), развитие к-рых идет от «первичной простоты» через «цветущую сложность» к стадии «упрощения», когда социальн. своеобразие исчезает и об-во гибнет. Демократию и социализм Л. отвергает, ибо они приводят, с его т. зр. к безрелигиозности. «Спасение» Л. видел в идеалах византизма, к-ро-му присущи самодержавие, аске-тич. православие, страх перед богом, сословность и иерархизм. Он полагал, что реализовать этот идеал может Россия. Консервативн. идеи Л. используются совр. антикоммунистами. Осн. работы собраны в сб. «Восток, Россия и славянство» (1-2 тт., 1885-1886).... смотреть
1831 - 1891 гг.) - русский мыслитель, писатель, публицист. Свою философскую доктрину Леонтьев называл "методом действительной жизни" и полагал, что философские идеи должны соответствовать религиозным представлением о мире, обыденному здравому смыслу, требованиям непредвзятой науки, а также художественному видению мира. Культурно-исторические взгляды Леонтьева, сложившиеся под влиянием Данилевского, характеризуются выделением трех стадий циклического развития - первичной "простоты", "цветущей сложности" и вторичного "упрощения" и "смешения", что служит у Леонтьева дополнительным обоснованием идеала "красочной и многообразной" российской действительности, противопоставленной западному "всесмешению". ... смотреть
Леонтьев, Константин Николаевич (13 янв. 1831 в с. Кудинове, Калуж. губ. — 12 нояб. 1891, Сергиев Посад) — писатель и публицистПсевдонимы: Знакомый ва... смотреть
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (1831-91) - русский писатель, публицист и литературный критик; поздний славянофил. Считая главной опасностью либерализм с его "омещаниванием" быта и культом всеобщего благополучия, проповедовал "византизм" (церковность, монархизм, сословная иерархия и т. п.) и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Повести, литературно-критические этюды о Л. Н. Толстом, И. С. Тургеневе, Ф. М. Достоевском.<br>... смотреть
(1831-91), религиозный мыслитель, публицист, представитель позднего славянофильства. Считая главной опасностью для России западный либерализм, доказывал необходимость возврата к византизму : сохранению принципов церковности, монархизма, сословной иерархии и т. п. Охранительное средство от революционных потрясений видел в союзе России со странами Востока. В 1891 тайно принял монашество в Оптиной пустыни.... смотреть
1831-91), религиозный мыслитель, публицист, представитель позднего славянофильства. Считая главной опасностью для России западный либерализм, доказывал необходимость возврата к "византизму": сохранению принципов церковности, монархизма, сословной иерархии и т. п. Охранительное средство от революционных потрясений видел в союзе России со странами Востока. В 1891 тайно принял монашество в Оптиной пустыни.... смотреть
Леонтьев Константин Николаевич (1831-1891) - публицист, критик, писатель; поздний славянофил. Псевдоним Н. Константинов. Резко критиковал "Братьев Карамазовых" и пушкинскую речь Ф. М. Достоевского за отступление от ортодоксальной церковной догмы.... смотреть
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (1831-91), русский писатель, публицист и литературный критик; поздний славянофил. Считая главной опасностью либерализм с его "омещаниванием" быта и культом всеобщего благополучия, проповедовал "византизм" (церковность, монархизм, сословная иерархия и т. п.) и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Повести, литературно-критические этюды о Л. Н. Толстом, И. С. Тургеневе, Ф. М. Достоевском.... смотреть
ЛЕОНТЬЕВ Константин Николаевич (1831-91) , русский писатель, публицист и литературный критик; поздний славянофил. Считая главной опасностью либерализм с его "омещаниванием" быта и культом всеобщего благополучия, проповедовал "византизм" (церковность, монархизм, сословная иерархия и т. п.) и союз России со странами Востока как охранительное средство от революционных потрясений. Повести, литературно-критические этюды о Л. Н. Толстом, И. С. Тургеневе, Ф. М. Достоевском.... смотреть